Емельян и Фёдор шли к своей деревне через поле. Широкое такое как русская душа. Уборка урожая осталась позади, работы выполнено непочатый край — но усталости не было, только глубокое удовлетворение и благодарность земле-матушке.
Вдруг в двадцати метрах ярко вспыхнул свет, появился прозрачный шар и тут же исчез. Ребята зажмурились, а в глазах сию секунду сработали слёзные железы. Придя в себя и проморгавшись, мужики подошли к странному месту.
В траве сидел парнишка в трусах и диковинном красном кафтане. Глаза вытаращены, по виду — был явно испуган и не понимал, что происходит.
— Ты откуда, чертёнок, взялся, и звать тебя как? — спросил Емельян.
— С веч-ч-ч-еринки… Де-е-д Мороз я там, — растеряно ответил парняга.
— Чудной ты, бес. Какой из тебя дед, доходяга? Лет-то тебе, дай пятнадцать отроду, и посмотри — ни мышц, ни силы в голосе, глазах и теле. Дрожишь как цуцик, — рассмеявшись, ответил Фёдор.
— Не темни — ты лучше назовись, ведь в имени тоже сила имеется. Кстати, почему от тебя смрадом тащит — адской водой баловался? — добавил Емельян.
— Друзья Ванькой называют. Да, выпил немного.
— Иван, значит. Твёрдое имя, у нас кожемяка в селе, тёзка твой, дюже крепкий муж. Правда, далеко тебе до него. И проветрится бы на пользу — не в почёте зелья употреблять, ой, не в почёте, — сказал Емельян.
— Вставай, пойдём вместе. Ждут нас жены и дети, угостим тебя крепким чаем из целебных трав. Увидишь — сразу полегчает. Накануне урожай собрали — считай, новый год начинается, — предложил Фёдор.
Иван удивился ещё больше и медленно сглотнул слюну. Крепкая рука Фёдора подняла его с земли и поставила на ноги как пушинку. По дороге Иван едва поспевал за богатырями, но позднее, чуть осмелев, спросил:
— Расскажите, люди добрые, о новом годе. Что принято делать?
— Ай, ты не знаешь, бесовская порода. Хоть и выглядишь ряженым, но послушай. Время это особенное, т. к. распределен общий сбор, и можно отдохнуть. Семьи благодарят природу за её дары, в частности — землю, воздух, воду и солнце. Это разговор с пищей. Право жён.
Дальше разговор с собой — мужи уединяются для беседы у реки, делятся наблюдениями и просветлениями, что каждому даётся легко и свободно, а что — через боль и сложности. Что усиливает, когда связаны идей и целью. Это мужское место силы, для поднятия духа. Здесь же обсуждаем планы на следующий год.
У женщин свои таинства, мы не знаем. Но возвращаются ещё краше и милее, точно. Смотришь на них — как заново влюбляешься.
Потом, уже в домашней обстановке, все члены семьи участвуют в приготовлении одного чудесного напитка. Секрет, передаваемый от поколения к поколению. Дети учатся, родители показывают.
В процессе — каждый рассказывает самые сокровенные пожелания на новый хлебородный год, говорит добрые слова и просит прощения, если в чём-то не прав. Это разговор с родными, после которого все становятся ещё ближе. Если кратко, — вещал Емельян.
— И это всё? А где же праздничный стол, вино, веселье и салют? — увлечённо спросил Иван дальше.
— Дурак ты, Ванька. Для веселья другие дни предназначены, а вино вообще не к месту — от лукавого оно и уводит от истины. Заморское твоё «салют» мне вообще не знакомо.
— Вы что? Это когда взрываются многочисленные огни в небе. Вино же вкусное и весело от него.
— Знаешь, моего отвара попробуешь и так душевно внутри станет — никакая хрень твоя винная не сравнится. С огнями опять же — зачем это всё, когда богами не направлено. Где любовь?
Ты лучше взгляни на поле, лес или небо чистейшее, прислушайся к звукам, вдохни воздуха глубже — вот где благодать рассеяна. Концентрация и соединение жизни вокруг — всё в тебе, а ты разрывать там что-то собрался и радоваться, — добавил Фёдор.
Мужчины уже подходили к деревне. Чем ближе, тем радостнее становились Фёдор и Емельян. Только Ивану было не по себе. За сто метров до деревни молодого парня внезапно втянуло в чёрную дыру, образовавшуюся рядом.
* * *
— Ваня, Ваня, просыпайся, пошли дальше гулять и пускать фейерверк на улицу! Вот-вот, Новый год, успеть бы «накидаться», чтобы веселее.
— Не, я, пожалуй, домой пойду. К маме и папе.
— Ты что? К предкам? Скукота такая.
— Не в этот раз. Мне надо сказать им кое-что важное. Не по телефону и за минуту, а глаза в глаза — за все годы. Прости.
Рука Ивана соскользнула с одной настольной игры, лежавшей рядом на столе. Как она там очутилась и почему — никто не знал. Только с угла коробки, где изображен большой деревенский дом, на него, улыбаясь и радуясь, кажется, смотрели семьи Фёдора и Емельяна, их жёны и толпа детишек.
